— Так почему бы ей не попасть под влияние старика Пари? В некотором смысле я предпочла бы такое объяснение. Ведь это значило бы, что она жива и что не было никакого загадочного исчезновения, чреватого…

— Самым худшим, — с дрожью в голосе оборвала ее Дельфина.

Глядя на нее, Анжелика видела, как осунулось ее личико и каким пустым сделался ее взгляд. Она догадалась, что за мысли бродят у нее в голове.

— Уймите ваше воображение. Пока мы придумаем второй Генриетте достойную роль: пускай она проживает в Голдсборо. Вернувшись туда, я подробно расспрошу Патюреля. Возможно, он поведает мне о каких-нибудь подробностях, о которых мы не удосужились у него разузнать после зимы, проведенной в Квебеке, то есть после отсутствия продолжительностью почти в год. Кто знает

— вдруг она вышла замуж за какого-нибудь пирата с «Бесстрашного» и теперь нежится себе на теплых просторах Карибского моря?

Дельфина вяло улыбнулась.

— Да услышит вас Господь!

— Не мучьте себя страхами. Совсем скоро мы узнаем обнадеживающие новости.

— Уверена в этом, мадам, — отвечала молодая женщина, однако в ее голосе не было и следа уверенности.

Впрочем, стоило Анжелике, собрав бумаги, направиться к двери, как она схватила ее за подол.

— О, мадам, я должна рассказать вам всю правду! Думаю, мне не следует утаивать от вас никаких подробностей, тем более что речь не идет о каких-то реальных событиях. Нет, это сон, даже кошмар, который все время посещает меня. Наверное, трагический конец, постигший герцогиню, не даст мне покоя до конца жизни. Я вижу ее бегущей среди деревьев; меж стволов и ветвей мелькает ее платье — синяя накидка, желтый пояс, красные юбки — помните, иногда она одевалась очень ярко… Спасаясь бегством, она напоминает яркую птицу с южных островов, бьющуюся о решетки клетки. Я знаю, что смерть преследует ее по пятам, и не окликаю ее. Однако в конце концов я не выдерживаю и испускаю крик. Тогда она поворачивается ко мне — и я вижу, что это НЕ ОНА… Это другая женщина. Я не могу узнать ту, что несется среди деревьев, однако ничто не может разубедить меня, что это не она. Это другая. Другая! Понимаете, эта женщина просто надела ее одежду!.. — Она рухнула в кресло, лишившись сил. — Я знаю, что это всего лишь сон, дурной сон, и все-таки, мадам, не сочтите меня сумасшедшей, когда я скажу вам, что всякий раз, когда мне удается достичь спасительного забытья, когда я начинаю наслаждаться благами мирной жизни бок о бок с любимым человеком, среди радушных друзей, всякий раз, когда в моей душе начинает расцветать подобие скромного счастья, мне снова снится этот кошмар, и я вскакиваю, дрожа от ужаса, вся во власти воспоминаний о прошлом и страшной уверенности: ее место заняла другая, другая приняла смерть вместо нее!

Напрасно мой муж пытается прийти мне на помощь разумными вопросами, побуждая рассказать о сне, навязчивость которого свидетельствует об оставшихся в моей душе зловредных корнях, которые следует вырвать во что бы то ни стало, — я ничего не могу ответить и только рыдаю у него на плече. На протяжении нескольких дней после этого мной владеет глубокая тревога. Меня обуревает болезненное желание встретиться с прежними подругами, засыпать их вопросами, сравнить наши воспоминания. Я запрещаю себе думать об этом, поскольку подозреваю, что ни одна из них, даже Генриетта Губэ, известная своей добротой, не захочет вспоминать былое. Теперь я знаю, что я опасалась услышать в ответ на свои вопросы — то самое, что мы волей-неволей должны установить с вами сейчас: что одна из них исчезла, что никто не может сказать, что с ней стало, и что только мой сон — единственный знак, указывающий в сторону истины.

— Сон — это слишком мало, — решительно сказала Анжелика.

Она вернулась от двери и усадила Дельфину рядом с собой на диван. Снаружи моросил дождь. В комнате царила полутьма, из-за которой их разговор звучал еще более зловеще.

Анжелика попыталась побороть собственный испуг.

— Ничего удивительного, что после всех бед, которые вам пришлось претерпеть рядом с этой женщиной, вас мучают кошмары, в которых она вам является. Но зачем же такие мрачные выводы?

— Но ведь это — единственное логичное объяснение исчезновения младшей Майотэн!

— А может быть, все дело в том, что в ваших воспоминаниях царит путаница?

Во сне вам видится герцогиня, спасающаяся бегством в тех самых одеждах, кричащая расцветка которых поразила всех нас, когда она сошла с корабля в Голдсборо. Но разве они были на ней в тот знаменательный день, в Тидмагуше, когда она была разоблачена?

— Да! Я сама помогала ей одеваться. Она накинула сверху свою черную мантию с красной подкладкой. По ее собственным словам, она усматривала в этой одежде символ. Разве тот день не был днем ее торжества, днем, когда она решила предать вас смерти и еще до захода солнца получить в качестве подтверждения вашей гибели ваши глаза?

— Не будем продолжать!..

Анжелика не желала, попросту не желала снова погружаться в эти воспоминания, от которых впору было обезуметь!..

Она не желала даже слышать о том, что когда-то существовала эта Амбруазина с повадками обольстительной сирены — красивая, хитрая, как змея, которая умудрялась дотянуться повсюду, подливая своим недругам яду, и за которой тянулась целая кавалькада ангелов (одними ангелами-хранителями здесь не удалось бы обойтись), спасавшая in extremis ее жертвы, устраивая чудеса, именуемые неблагодарными людьми «счастливыми случайностями», от одних воспоминаний о которых по коже пробегали мурашки.

Дельфина призналась, что и раньше пыталась произвести те же самые подсчеты, которых от нее потребовали сейчас, перебирая в памяти королевских девушек, вверенных мадам Модрибур, и всякий раз спотыкалась на Генриетте Майотэн, вспоминая ее расплывчатый облик, похожий скорее на привидение; никто не упоминал ее, и Дельфина оставалась единственной, кто отдавал должное ее памяти. Ужас перед навязчивым кошмаром мешал ей заговорить о несчастной в присутствии других людей, задать главные вопросы — хоть близким, хоть самой себе, добиться истины.

— Я всегда знала…

— Что вы знали?

— Что между исчезновением Генриетты и исчезновением мадам Модрибур была прямая связь. Это Генриетта помогла ей убежать из хижины, где ее стерегла Марселина.

Неужели она воображает, что в ту глубокую ночь, когда она увидела то, что навечно запечатлелось в ее испуганной памяти, она проглядела другого человека?

— Если согласиться, что они убежали вместе и добрались до леса, то где же они схоронились столь умело, что их так и не нашли?

— У них могли быть сообщники — выжившие члены экипажа, местные жители, даже индейцы… Такие, как они, повсюду найдут сообщников.

— Но ведь тело герцогини было найдено!

— Изуродованным. Ее узнали только по одежде. — Голос Дельфины звучал глухо, но убедительно. Она не просто предполагала — нет, она утверждала: